Студентка Менделеевского университета Анна Есикова провела большую исследовательскую работу. Она составила историю о Великой Отечественной войне со слов и по письмам своей прабабушки — фронтовой санитарки Лидии Ивановны Зверевой (Кнышук). Получился удивительный по эмоциональной силе, пронзительный, страшный и трогательный рассказ.

Моя прабабушка Лидия Ивановна Зверева родилась в январе 1925 года. Родители — выходцы из крестьян. Отец Иван Давидович и мама Евфимия Васильевна были служащими, мама работала на железнодорожной станции.

Лилия Ивановна – очень интересный человек с необыкновенной судьбой. А может быть, обыкновенной, потому что для людей того поколения, наверное, в ней не было ничего необычного, у всех она была такова. Да, мы привыкли, что воюют мужчины, ибо воин, солдат, защитник – это мужчина. Так повелось изначально, но в Великую Отечественную войну наряду с мужчинами воевали и женщины, девушки, почти девчонки, только-только закончившие школу. Что двигало ими? Любовь к Родине (как бы сейчас высокопарно-патриотично это не звучало, а их поколение жило этим) и чувство долга. Потому что иначе было нельзя. Она любила повторять, и не было в ее словах никакого пафоса, себя бы не уважала, если бы не сделала этого шага. Маленького роста, щупленькая, стеснительная, тихая, скромная, стриженая под мальчика девушка Лидия пошла на фронт. Воевать. Было страшно, но, по собственному признанию, она по-детски верила в свое бессмертие.

Прабабушка отчётливо помнила, как началась война. Она училась за 40 километров от родного дома в донбасском городе Красный Лиман. Там она жила в семье двоюродной сестры, которую в голодные 1930-е годы спасли ее родители. На выходные она ездила домой, а в понедельник возвращалась в школу. Утром, когда объявили о начале войны, она была как раз в поезде по пути домой и не слышала этого ужасного известия. Выходя из вагона на вокзале, она увидела на перроне взволнованную мать, которая искала ее глазами в толпе. Удивилась: почему вдруг встречает? Почему встревожена? Что случилось? Мама и сообщила ей о начале войны. Страха не было. Все были уверены, что победят врага.

А буквально через месяц война оказалась у порога родного дома. Все происходило на ее глазах. Стоя во дворе, моя прабабушка видела, как несколько самолетов пролетели над поселком в сторону вокзала. Немецкая авиация разбомбила три эшелона с новобранцами. Осколками был усыпан весь их двор. Вот тогда она и поняла: это и есть война, это и есть смерть. Со стороны путей через поселок бежали люди из разбитых эшелонов. Один упал прямо во дворе, тяжело раненный в ногу. По рассказу прабабушки, она не испугалась, подбежала, сорвала с себя кофту, как делали это в фильмах, скатала в жгут и перевязала парню ногу.

Когда фронт приблизился, мимо окон школы один за другим пошли эшелоны на фронт и с фронта. Из класса стали исчезать девочки: одна за другой они уезжали на фронт с санитарными эшелонами. Вскоре Красный Лиман оказался в прифронтовой полосе. Занятия в школе прекратились, в классах расположился фронтовой госпиталь. И моя прабабушка вместе с другими школьницами включилась в работу по уходу за ранеными. Однако фронт долго не продержался, госпиталь начали эвакуировать, и Лидия вместе ещё с тремя девочками уехала вместе с госпиталем.

Санвзвод состоял из доктора Хелемендика (в звании капитана), фельдшера, двух пожилых солдат и троих девчонок-санитарок. Одной из них и была моя прабабушка. Она ходила в единственном домашнем платьице и даже не чувствовала себя солдатом. Форму ей долго не могли выдать, потому что не было нужного размера, хотя присягу она приняла.

Когда началась знаменитая Курская битва, часть, в которой она служила, сразу же включилась в операцию и атаковала врага. Задачей наступления было помочь армии, ведущей тяжелейшие бои под Курском, поддержать левый фланг.

Жаркий августовский день 1943 года моя прабабушка запомнила на всю жизнь. Через много лет она писала: «Меня ранило 3 августа 1943 года в боях под деревней Голая Долина. Это был не день, а сплошной ад! Рано утром началась наша мощная артподготовка, которая буквально рвала землю несколько часов. Беспрерывно работала наша артиллерия и «Катюши», вал за валом на вражеские позиции накатывались наши самолеты-штурмовики, бомбили, били из крупнокалиберных пулеметов, работали наши минометы. Такого гула и сотрясения земли от взрывов снарядов и бомб, сплошного дыма я не видела и не слышала за всю войну. В кино такого не увидишь! И вообразить, представить и описать тоже невозможно.

В тот самый миг, когда артподготовка кончилась, мы выпрыгнули из окопов и пошли в наступление. Немцы опомнились и открыли по нам шквальный огонь. Мы бежим вперёд, нам навстречу густой дым, практически ничего не видно. Перевязывала раненых на пути и оставляла (за ними должны были прийти санитары с носилками), и бежала дальше, старалась догнать нашу цепь. Рядом со мной справа осколком крупной мины снесло череп парнишке, который накануне вечером принёс нам в окопы почту и не ушёл назад в часть, решил остаться до утра. Над ним ещё шутили: клеили на пилотку почтовую марку…

Бегу вперёд, боюсь отстать. А жара стоит немилосердная, пули и осколки свистят пока мимо. У меня какое-то детское чувство своего бессмертия. Боюсь не столько пуль, сколько отстать от своих – в дыму ничего не видно. Вдруг разрывается мина из миномёта. Взрыв где-то позади меня, очень близко: обожгло массой мелких осколков спину и ноги. Бегу дальше, не останавливаюсь. И снова мина впереди меня. Страшный удар в лоб. Упала и потеряла сознание. Очнулась, когда меня тут же, на месте, на поле боя перевязывал капитан Василий Вяткин, наш комбат. Понятия не имею, как он на меня наткнулся. Под пулями, путаясь в бинтах, перевязал мне голову и шею (там тоже оказалась рана) и сказал мне: «Если можешь, ползи обратно к нашим». Спрашиваю: «А где наши, а где немцы? Я совсем потеряла ориентировку!» Он мне: «Ползи вон в ту сторону по этому красному проводу в траве! Он ведет на наш наблюдательный пункт. Там тебе помогут». Тут видит – ползет по-пластунски раненный в лицо солдат. Вяткин говорит ему: «Доставь раненую в санвзвод!» С этой минуты я его не видела и не знаю, выжил ли он сам…

Так мы и поползли с этим солдатом вдоль красного провода до нашего наблюдательного пункта. Там оказались два человека довольно высоких чинов. Уже не помнила, как меня доставили в санвзвод, расположившийся в сравнительно безопасном месте под обрывом, в неглубокой пещере. Очень хотелось пить (жара и потеря крови), но мне не давали. Кто-то из раненых тайком дал мне глоток воды, и я тут же потеряла сознание. Потом нас долго везли сначала на телегах по полю, потом в кузове грузовика. Многие солдаты-мужчины кричали от боли. Я терпела. Видно, мне было легче, чем им: временами я впадала в забытье, потом снова приходила в сознание. К вечеру нас привезли в полевой палаточный госпиталь. Потом повезли в госпиталь в тылу. Везли в товарных вагонах, везли без остановок. Никто к нам не заходил, не спрашивал, живы ли мы. Ночью на перегоне на наш эшелон налетели немецкие бомбардировщики. Бомбили яростно и долго. Поезд остановился. Все, кто мог, выбежали из вагонов, разбежались, спасаясь от осколков и пулеметного обстрела с самолетов. Я не могла ни встать, ни бежать. Кроме ранения в голову и шею, я была ранена еще и в руку, и в ногу. Помимо этого получила массу мелких осколков в ноги и спину. Лежу и жду своей участи. Слева от меня раненый с загипсованными руками инстинктивно поднялся и сел. Его тут же убило осколком через окно. Когда бомбежка закончилась, долго не могли собрать уцелевших людей в вагоны. Потом обнаружили, что нет машиниста.

Поздней ночью наш эшелон прибыл на станцию Россошь Воронежской области. И тут я с большим волнением увидела редко случающееся в таких масштабах массовое проявление чувства милосердия. Было такое ощущение, что среди этой глубокой ночи на вокзальную площадь вышел весь город спасать раненых. Разгрузив эшелон, люди разошлись по домам, а мы лежим среди города и, помню, под лунным августовским небом, ждём своей очереди, пока отвезут в госпиталь. Приподняла голову, осмотрелась, чувствую, замёрзла – на мне кроме изорванной одежды и бинтов ничего не было, никаких одеял. Стала своим слабым голосом пищать: «Холодно!» Лежавший рядом на носилках раненый вдруг начал кричать: «Где здесь ребёнок?» Отвечаю: «Я не ребёнок, я раненая!» Тогда все лежавшие вокруг солдаты стали кричать: «Возьмите сестру! Возьмите без очереди!» Вскоре подошли санитары, и меня отвезли в госпиталь».

Долго еще моя прабабушка боролась за свою жизнь и была в очень тяжелом состоянии. Оперировал профессор Кессель, который подарил ей вторую жизнь, спас. Ей делали трепанацию черепа. Профессор Кессель разговаривал с ней во время операции, чтобы следить за ее состоянием. Сначала он задал обычный вопрос: «Как тебя зовут?» А потом спросил, сколько лет. И прабабушка честно призналась, что скоро исполнится 18, что школу она закончить не успела». Она не видела его лица, но слышала, как дрогнул голос. Благодаря золотым рукам и профессионализму доктора в живых осталась прабабушка, родила сыновей, родились мы.

Больше года ее лечили, перевозили из госпиталя в госпиталь: не заживала раненая голова, не сгибалась нога. Отправили долечиваться домой. На медицинской комиссии спустя три месяца ее демобилизовали как инвалида Великой Отечественной войны. А было ей тогда 18 лет. Затем сдала экзамены в школе. В 1944 году была зачислена на первый курс русского отделения филологического факультета Харьковского государственного университета.

Прабабушка любила вспоминать, как встречала она Победу. Уже 8 мая, как говорила она, прошёл слух о том, что зарубежное радио сообщило о капитуляции немцев. Боясь пропустить тот миг, когда об этом сообщит наше радио, студенты по очереди дежурили возле репродуктора. Дежурили весь день. Сообщение передали в два часа ночи уже 9 мая. Все обнимались, плакали, выбежали из домов. Была всеобщая радость, и прабабушка чувствовала свою причастность к великому событию.

У моей прабабушки долгая и счастливая жизнь. Несмотря на полученные ранения и контузию, проблемы со здоровьем, она выучилась, защитила две диссертации, воспитала детей. И никогда не считала себя героем. Я ей очень за все благодарна.

Подготовлено в 2020 году Анной Есиковой, студенткой ВХК РАН (группа А-12)