Молодежь очень развита в информационных технологиях, но русский язык у ребят хромает. Так считает Нина Борисовна Градова — д.б.н., профессор кафедры биотехнологии РХТУ им. Д.И. Менделеева, которой сегодня исполнилось 90 лет. Нина Борисовна — крупнейший специалист в области промышленной биотехнологии, лауреат Государственной премии СССР (1971) за разработку белково-витаминного концентрата паприна, заслуженный химик Российской Федерации, награждена орденом Почёта.

 — Нина Борисовна, от всей души поздравляем Вас с юбилеем! Нетрудно понять, что ваши детские годы были опалены Великой Отечественной войной. Какими были ваши детство и юность?

— Время бежит, не успеваешь оглянуться! Отмечу, что я не только ребенок войны, но и дочь репрессированного в 1938 году отца. В 1941 году могла бы пойти в первый класс, но пошла в школу в 1942-м. Окончила школу с золотой медалью, была председателем совета дружины школы. Во всех биографиях честно писала, что отец репрессирован, ведь иначе я бы предала его! В Московский университет поступала на химфизику, но меня даже не пригласили на собеседование. За сутки, которые оставались до возможности поступления, мне отказали. При этом намекнули, что примут в любой институт, ведь я и отличница, и спортсменка.

И вот тут мой дворовый хороший друг (ведь в Москве тогда имели огромное значение дворы!), который уже был студентом Тимирязевской академии, пришел ко мне и спросил: «Почему разнюнилась? Мы думали, что ты крепкий человек, а ты что? Мать пожалей! Где твоя папка с документами? Поехали в Тимирязевку, будут тебе твои экспедиции!»

И я поехала. Дальше, уже в академии, смотрю на свою автобиографию, где вижу, что красным подчеркнута моя история с репрессированным отцом. У меня шоковое состояние, и тут я почувствовала большую руку на плече. Это был известный почвовед и химик-органик Василий Робертович Вильямс, который сразу успокоил меня и подтвердил, что я буду учиться у них на факультете почвоведения и агрохимии.

Так я окончила Тимирязевку, где попала в свои любимые экспедиции, в том числе — провела два года на целине в бескрайних степях Казахстана, а также на Крайнем Севере. И, конечно, естественным образом вошла в область микробиологии, окончила аспирантуру, защитилась по теме почвенной микробиологии, а после попала в главное управление микробиологической промышленности — во Всесоюзный научно-исследовательский институт биосинтеза белковых веществ (ВНИИсинтезбелок). Так началась эпопея получения белковой биомассы из углеводородов. Для ее получения мы объездили всю страну в поисках штаммов микроорганизмов, активно растущих на н-парафинах и дизельном топливе, которые были селекционированы в лаборатории, и на все штаммы были получены авторские свидетельства. Так возникло производство БВК (белково-витаминных концентратов с использованием высокопродуктивных штаммов дрожжей, содержащих до 60% белка, биомасса которых выращена на н-парафинах — крупнотоннажном отходе при депарафинизации дизельного топлива). Он был предназначен для снижения острого дефицита белка в кормах с/х животных, птицы и рыбы и позднее получил название паприн.

 —- Сколько в то время занимало время от лабораторной работы до индустриального внедрения?

— Это была госпрограмма. В нашем институте были и опытные, и опытно-промышленные установки, для начала производства требовались три-четыре года. Например, начинали работу в лабораторном ферментере рабочим объемом 3-5 литров, затем объем аппарата увеличивали в 10-15 раз. Затем начинались опытные и опытно-промышленные испытания в аппаратах с объемами от 1-3 до 10-15 м3. Так постепенно, создавались ферментеры промышленного объема в 750-950 м3. Потом эта технология тиражировалась. Завод включал от 16 до 32 таких ферментеров, которые обеспечивали годовую производительность от 60 до 220 тыс.тонн БВК.

Одновременно мы вели важнейшую международную работу по получению аналогичного продукта на нефтяных дистиллятах в рамках сотрудничества с немецкими коллегами из ГДР.

 —- Эта работа привела вас в Менделеевку?

—- В 1977 году в МХТИ (теперь РХТУ) им. Д.И. Менделеева была образована первая в стране кафедра промышленной биотехнологии, в создании которой я, как заместитель директора по науке ВНИИсинтезбелок, принимала активное участие, подготовила и до сих пор читаю курс «Микробиология», организовывала в нашем институте лабораторные работы, учила работать с ферментерами, получилась отличная совместная работа с индустрией.

В 1990-е начались проблемы. Микробная биомасса, растущая на н-парафинах, давала до 70 процентов белка для сельского хозяйства. При этом рассматривалась возможность ее использования в качестве пищевого белкового изолята, но до практического использования дело не дошло.

— Вы ведете активную преподавательскую работу, и вас очень любят студенты. Что можете сказать о новом поколении, чем они отличаются от ребят из, например, ХХ века?

— Ребята сейчас очень продвинуты в информационных технологиях. А вот с простым русским языком у них беда, этот уровень упал. Даешь им простую задачу написать письменную работу от руки, так у них коллапс: как? от руки? Потом сидишь и проверяешь, и, пока сама запятые не проставишь, смысла в их работе не поймешь…

 — Мы можем совершить еще один экскурс в историю? С чего все началось?

—- Конечно! Вспомним страшные и героические страницы истории нашей страны. Например, блокаду Ленинграда. Перед войной, в 1938 году там родилась наша гидролизная промышленность. Заводы производили кормовой дрожжевой белок, на основе сахаров, получаемых при переработке отходов лесной и деревообрабатывающей промышленности. Получаемые дрожжи изначально шли на корм скоту, а во время блокады они добавлялись в хлеб, благодаря чему спасали тысячи жизней.

А в 1990-е годы было даже страшнее —- вся индустрия остановилась. Началось планомерное уничтожение отрасли, которая давала до полутора миллионов тонн кормового белка в год, обеспечивая более половины потребности в кормовом белке нашего сельского хозяйства. Наступала эра «соевого лобби».

Звонишь директору завода БВК, а он сообщает, что режет последний ферментер для сдачи в металлолом и выдачи зарплаты сотрудникам завода. А ферментеры эти делались из уникальной нержавеющей стали пищевого назначения, не дающей выщелачивать тяжелые металлы. Так все семь заводов БВК наша страна потеряла, всё было разрушено…

— И вот опять мы занимаемся обеспечением технологического суверенитета, в том числе продовольственной безопасностью…

—- Все верно. Напомню, что когда мы начали заниматься парафинами, то у нас уже был опыт. Кислотный или щелочной гидролиз приводил к образованию сахаров, на сахарах культивировались дрожжи, получался спирт. Эти же технологии мы использовали в Узбекистане, где исходным сырьем служил хлопчатник. Таким же образом перерабатывали початки кукурузы. Сейчас вновь возник интерес к переработке природного газа с получением гаприна – высокобелковой кормовой добавки. Этот процесс был реализован еще в СССР на опытно-промышленной установке с фферментером объемом 750 м3 Светлоярского завода БВК в 1986 году, которая производила по 15-20 тыс.тонн гаприна в год вплоть до закрытия завода. Мы и сейчас работаем с природным газом, это хороший субстрат. Его не надо везти, труба работает. Однако современные исследования наших коллег все упираются в лабораторную стадию. Я очень хочу, чтобы они наконец объединились, прекратили конкурентную возню, забыли про личную коммерческую тайну. Если бы эти фирмочки не соперничали, а объединились, то давно уже могли бы выйти на производственный уровень. Не могу уже видеть их «лабораторную стадию», нет сил никаких. Они хорошие конструируют ферментеры, можно идти дальше, но, увы, следующий скачок сделать не могут. Представьте себе ферментер объемом в два кубометра и сравните его с простым советским ферментером в 750 кубометров… Для решения этой технологической задачи нужна единая государственная программа, без нее ничего не получится.